- Ну, как, нравится? Дед в двадцатом забрал у убитого белого офицера, у прапорщика – молоденького, пацан, рассказывал, был совсем, - сказал старик, разглядывая оружие оживившимися глазами. – Перед фронтом, как война началась, дед передал моему отцу. А от него ко мне перешло.

     - А что сталось с дедом и отцом?

     - Да убило обоих, сначала одного, потом второго. Отца-то уж под конец, в сорок пятом. А наган – вот он… Ну как, берёшь? В нём ещё три патрона осталось – все со срезанными головками пуль.

     - Для чего – со срезанными?

     На лице старика проявилась улыбка, очевидно, обращённая в стародавние времена.

     - Срезанная головка увеличивает останавливающее действие пули. Калибр-то 7,62 – маловат для такого оружия, вот и приходилось мудрить.

     - Оботрите масло, прочистите – вы же умеете с ним обращаться.

     - Я из него только два раза стрелял, - сказал старик, протирая револьвер. – После войны, когда огольцом ещё был. Жрать-то нечего было, вот я и пошёл в лес на охоту. Весь день проходил, никого не подстрелил. Два раза бахнул по грачам и то не попал. Больше я с наганом не охотился. И никто не знал, что есть он у меня.

     - Зачем же держали столько лет?

     - Так лежал себе и лежал. Выбрасывать? Жалко. Ты первый, кто спросил. Ну, всё, готово, можно пользоваться, - сказал старик, поворачивая револьвер и так, и сяк.

     - А сейчас-то он стреляет?

     - А кой чёрт ему сделалось! Ты же видел, в каком он состоянии был. На, можешь подержать.

     Костя взял наган, отвёл дуло в сторону, повернул барабан и спустил курок. Револьвер оглушительно грохнул, сверкнув пламенем, и едва не выскочил из руки. От неожиданности Костя вздрогнул, а старик даже пригнулся от испуга, прикрыв голову ладонями.

     - Ты что, охренел! – вытаращив глаза, проговорил он, выпрямляясь. – Кто ж так делает! За километр, верно, слышно было. Вся милиция сейчас сбежится.

     - Да я сам не думал, что он выстрелит, - стал оправдываться Костя. Он посмотрел в верхний угол погреба, куда угодила пуля. В углу расплывалась пылевая завеса и там, с потолка, ещё сыпалась отбитая штукатурка.

     - Вон, погреб мне попортил – цементом теперь надо замазывать. Не хватало заботы на мою голову!... Ладно, берёшь что ли?

     - Беру, – сказал, не торгуясь, Костя и передал старику двадцать тысяч. Да и зачем торговаться, раз деньги ему всё равно больше не понадобятся.

     Помусолив пальцы, старик пересчитал купюры и удовлетворённо кивнул головой.

     - Всё точно. В расчёте. Но давай договоримся: случись что, на меня не ссылаться, про наган я ничего не знаю.

     - Об этом не беспокойтесь.

     Дома, убедившись, что машины в гараже нет, а значит, Варвара Степановна ещё в городе, Костя прошёл в свою комнату, хотел положить револьвер на стол, но, побоявшись испачкать скатерть, оставил его на ничем не застеленной прикроватной тумбочке. Да, скатерть белая. Как бы на неё не попали капли крови, будет тогда тёте Варе стирка.

    Убрав скатерть в бельевой шкаф, накинул на стол клеёнку. Разгладил складки, подровнял свисающие края, оглядел гладкую поблескивающую поверхность. Ни одной потёртости, ещё ни разу не использованная. Сел на стул, поднялся, постоял, ещё разгладил. С клеёнки можно и не смывать, проще свернуть и выбросить, не велика потеря.

     Он осмотрел себя; так, лёгкая светло-серая куртка, светлая же в синюю клеточку рубашка. Куртку снять, рубашка тоже не годится, слишком уж на ней всё будет контрастировать. Открыв шкаф, он переоделся в чёрное. Теперь в самый раз. Сев за стол, потянулся за револьвером. Отсюда далековато, надо вставать. Эх, бестолочь, а записку-то тёте! Отложив с оружием, разыскал карандаш, бумагу и написал: «Прости, тётя Варя. Костя».

     Поставив последнюю точку, положил записку и карандаш на дальний край стола и оглядел комнату. На кровати светлое покрывало. Если полетят брызги, потом не ототрёшь. Но если не на вылет, пуля останется в голове, то никаких брызг. Немного натечёт на клеёнку, на пол и всё. Да и кровать-то сзади, а он будет стрелять по направлению к шкафу, смыть с которого кровь или мозги не составит особого труда. Будем думать, всё так и обойдётся.

     Встал, прошёл к тумбочке, взял револьвер и вернулся к столу. Сел, устроился поудобнее. Ладонью левой руки повернул барабан, устанавливая патроны напротив курка. Как легко он вращается, словно у новенького. Да и чем  револьвер отличается от нового, ведь им, пожалуй, почти не пользовались. Несколько раз, скорее всего, выстрелил из него белый офицер, может, разок, другой – его преемник, да тот старик два раза пальнул, вот и всё.

     Не лучше ли застрелиться в огороде, подумал Костя?  Там уж точно подтирать ничего не придётся. На свежем воздухе, среди ещё не совсем увядшей зелени… Но на выстрел могут сбежаться соседи, Зиночка ещё увидит, а ему не хотелось, чтобы первым на него наткнулся кто-нибудь из посторонних. Да и как потом у тёти Вари пойдёт торговля, если узнают, что у неё промеж цветов нашли убитого? Кто их, эти цветы, будет потом брать, на свадьбу, допустим? А может, не надо стреляться, лучше уехать куда-нибудь? А куда? На необитаемый остров? Где он? И что там делать? От себя разве убежишь?

     Подумав ещё немного, Костя, не замечая того, вновь повращал барабан и поднёс дуло к голове. Прохладный металл жёстко надавил на висок.

     Он так был загипнотизирован предстоявшим действием, что не услышал шума подъехавшей машины. Всё его внимание сосредоточилось на револьвере. Указательный палец нащупал спусковой крючок и начал нажимать на него. Под пальцем ощущалось всё возрастающее сопротивление. Интересно, в сарае того старика никакого сопротивления не чувствовалось, просто раздался выстрел и всё.

     Он ещё нажал на спуск и закрыл глаза. Сейчас решатся все его проблемы. В мозгу шевельнулась мысль об Анатолии Дмитриевиче и остальных жителях города. Все, все чужие, холодные, равнодушные, занятые только собой и своими делишками. И город тоже чужой. И Рябиновка. Непонятно, зачем он народился на белый свет? И что вместо него, нынешнего, будет на том свете, когда он уйдёт отсюда? Душа? Из чего она состоит? Не из желания же поесть или других, чисто физиологических потребностей? Что останется от неё, когда он грохнет себя? Вера в Бога? Не так уж часто в последнее время он думал о нём. Наверное, ничего не останется. Вспомнилось чьё-то изречение: «Куда уходят умершие? Туда, где находятся не родившиеся». То есть, в никуда. В пустоту, в чёрную дыру. Кажется, до того, как курок перевалит через невидимую критическую черту и под воздействием пружины соскочит вперёд, осталось чуть-чуть.

     В это мгновение отворилась дверь и на пороге возникла Варвара Степановна.

     - Костя! – крикнула она и бросилась к нему.

     Костя дожал спуск. Сухо щёлкнул боёк. Курок вернулся в исходное заднее положение и вновь устремился вперёд, на этот раз к донцу патрона, подставленного повернувшимся барабаном. Варвара Степановна ударила раскрытой ладонью по кисти руки племянника, стараясь поскорее отвести дуло от его виска, револьвер вылетел из пальцев, прогремел выстрел, и в лежавшей на кровати подушке появилась дырочка. Кисло запахло пороховым дымом.

     Костя сидел как изваяние, не открывая глаз. В сущности своей он был уже убит.

     Варвара Степановна подобрала с пола револьвер.

     - Ах, дурак! Вот дурак так дурак! – взахлёб закричала она, придерживаясь за край стола. – А, надо же, что удумал! Это в тридцать пять-то лет! Для того я тебя на ноги поставила, чтобы ты стрелялся! Да где наган-то нашёл!? Искал, выходит… У-у, дуралей! Что бы мать твоя сказала, была бы жива!? А обо мне ты подумал, меня ты пожалел!? А это ещё что? Записка! Прости, тётя Варя, - прочитала она вслух. – У-у, ирод! И это, называется, подумал обо мне! И это, называется, пожалел!

     Держа револьвер за ствол, она уставилась на него, не зная, что с ним делать.

     – Надо же, какое лихо удумал, - повторила Варвара Степановна уже затухающим голосом и сквозь слёзы посмотрела на племянника

     – Костя! – снова закричала она и заплакала навзрыд. – О, Господи!.. Поклянись, поклянись, что не будешь больше стре… стреляться и выкинешь всякие мысли о… о… О, горюшко моё!

     Поставив локти на стол, Костя уткнул лицо в ладони и промычал что-то нечленораздельное. Не добившись от него толку, Варвара Степановна выбежала из дома, стукнула калиткой и посмотрела по сторонам. Убедившись, что никого поблизости нет, подошла к берегу, села в лодку, и на середине озера бросила револьвер в воду. Посидела с минуту, задумавшись, вытерла слёзы и погребла к берегу.

     Постояв в сенях и поплакав ещё, вернулась к племяннику и села напротив него.

     - Значит так, Серьга, - без всяких предисловий, чеканя слова, начала она. – Хватит тебе оставаться на огороде. Одиночество – это такое… Что только в голову не взбредёт. Как это я раньше не сообразила! Молодому тоскливо одному здесь, а от русской тоски, не зря сказано, весело и удавиться. Напрасно я тебя сюда затащила. Надо тебе устраиваться куда-нибудь на работу, пусть и грошовую. Всё на людях будешь, всё с кем-нибудь словом перемолвишься. Глядишь и подыщешь там кого-нибудь по душе.

     - Хотя, нет, погоди. – Она взяла газету с рекламными объявлениями. – Вот, предлагают путёвки в дома отдыха. Прежде, чем устраиваться на работу, надо тебе сменить обстановку, как следует отдохнуть… Нет, милок, отставим пока и с домом отдыха. Вот ниже, в рамочке, написано о круизе по Средиземному морю. Вон картинка какая, а корабль-то! Я думаю, это самое подходящее будет. Съезди, развейся. Деньги – вот они, бери, сколько хочешь, солить их, что ли нам!?

роман «ЗОЛОТАЯ АНГУЛОА» в полной версии СКАЧАТЬ